Поэма человек маяковский анализ. Анализ стихотворения Маяковского «Про это. Анализ поэм Маяковского В.В. "Про это" "Во весь голос" "Хорошо" "Разговор с фининспектором о поэзии"

Одновременно в том же издательстве вышло второе бесцензурное издание "Облака в штанах". Когда в конце января Маяковский читал "Человека" в частной компании, реакция была ошеломляющей. На вечере, Устроенном в квартире поэта А. Амари, присутствовала большая часть русского поэтического парнаса: символисты Андрей Белый, Константин Бальмонт, Вячеслав Иванов, Юргис Балтрушайтис, футуристы Давид Бурлюк и Василий Каменский, а также поэты, творчество которых не относилось к определенному течению, - Марина Цветаева, Борис Пастернак и Владислав Ходасевич.

"Читали по старшинству, без сколько-нибудь чувствительного успеха, - вспоминал позднее Пастернак. Когда очередь дошла до Маяковского, он поднялся и, обняв рукою край пустой полки, которою кончалась диванная спинка, принялся читать "Человека". Он барельефом <...> высился среди сидевших и стоявших и, то подпирая рукой красивую голову, то упирая колено в диванный валик, читал вещь необыкновенной глубины и приподнятой вдохновенности".

Напротив Маяковского сидел Андрей Белый и слушал как завороженный. Когда чтение закончилось, он, потрясенный и бледный, встал и сказал, что не представлял, что можно создавать поэзию такой силы в нынешнее время.

Публичное чтение, состоявшееся через несколько дней в Политехническом музее, прошло так же успешно. "Никогда я такого чтения от Маяковского не слыхал, - вспоминал Роман Якобсон , присутствовавший там вместе с Эльзой .

"Он очень волновался, хотел передать все и читал совершенно изумительно <...>". Посетивший и этот вечер Андрей Белый повторил хвалебные слова, назвав Маяковского самым выдающимся русским поэтом после символистов. Это было наконец долгожданное признание.

"Человек" создавался на протяжении 1917-го, Маяковский приступил к работе весной и завершил поэму в конце года, уже после Октябрьской революции. Поэма длиной почти в тысячу строк занимает, таким образом, центральное место в творчестве Маяковского чисто хронологически, на рубеже старого и нового времени. Однако и тематически она занимает центральное положение: нигде тема экзистенциальной отчужденности Маяковского не звучит так отчаянно, как здесь. Поэма структурирована как Евангелие и разделена на части: "Рождество Маяковского", "Жизнь Маяковского", "Страсти Маяковского", "Вознесение Маяковского", "Маяковский в небе", "Возвращение Маяковского", "Маяковский векам".

Религиозный подтекст подчеркивается оформлением обложки, на которой имя автора и название поэмы образуют крест.

День, когда родился Маяковский, - "день моего сошествия к вам" - был "одинаков", и никто не догадался намекнуть "недалекой неделикатной звезде", что этот день достоин праздника. И все же это событие такого же масштаба, как рождение Христа, потому что каждое совершаемое Маяковским движение - огромное, необъяснимое чудо, его руки могут обнять любую шею, его язык способен произвести любой звук, его "драгоценнейший ум" сверкает, он умеет превращать зиму в лето, воду - в вино. А еще он все превращает в поэзию - прачки становятся "дочерьми неба и зари", у булок "загибаются грифы скрипок", а голенища сапог "распускаются в арфы". Все сущее есть результат рождения Маяковского: "Это я / сердце флагом поднял. / Небывалое чудо двадцатого века!" Перед этим чудом "отхлынули паломники от гроба господня, / опустела правоверными древняя Мекка".

Однако далеко не все ценят умение поэта превращать. Реальный мир, "логово банкиров, вельможей и дожей", чувствует угрозу и идет в наступление: "Если сердце все, то зачем грести деньги? Кто дням велел изюлиться? Нет! Небо надо "запереть в провода", а землю - "скрутить в улицы". А "загнанный в земной загон" человек/поэт, язык которого оплеван сплетнями, влачит "дневное иго", с "законом" на мозгах и "религией" на сердце. Он "заключен в бессмысленную повесть", фантазия изгнана, правят только деньги, в "золотовороте" тонет все, великое и малое: "гении, курицы, лошади, скрипки". А посередине всего этого, на "острове расцветоченного ковра" живет Повелитель Всего, соперник поэта и его "неодолимый враг", в тонких чулках с нежнейшими горошинками, франтовских штанах и в "галстуке, выпест-ренном ахово".

Хотя враг Маяковского наделен стереотипными чертами буржуа, свести Повелителя Всего к социальному или экономическому феномену было бы слишком просто. В поэтическом мире Маяковского понятие "буржуй" прежде всего символ застоя, консерватизма, пресыщенности: "Быть буржуем / это не то что капитал / иметь, / золотые транжиря. / Это у молодых / на горле / мертвецов пята / это рот зажатый комьями жира" - так через пару лет Маяковский определит смысл "буржуйства" в поэме "150 000 000?.

Повелитель Всего - это "всемирный буржуй", чей дешевый и вульгарный вкус властвует и губит мир. Вывод, который Маяковский формулирует в поэме "Человек", может служить эпиграфом ко всему его творчеству:

"Встрясывают революции царств тельца, меняет погонщиков человечий табун, но тебя, некоронованного сердец владельца, ни один не трогает бунт!"

Притягательная сила Повелителя так велика, что даже любимая поэта противостоять ей не может. Он пытается удержать ее, но поздно, она уже у Него. Его череп блестит, Он безволосый, "только / у пальца безымянного / на последней фаланге / три / из-под бриллианта / выщетинились волосики". Она склоняется к Его руке, и губы шепчут имена волосиков: один называют "флейточкой", другой "облачком", третий - "сияньем неведомым" только что написанного произведения. Так "некоронованный сердец владелец" опошляет не только любовь Маяковского, но и его поэзию. Женщина в Его власти, тоска и отчаяние вызывают мысли о самоубийстве у поэта, чье "сердце рвется к выстрелу, / а горло бредит бритвою". Он идет по набережной Невы, и его душа "замерзшим изумрудом" падает на лед. Он заходит в аптеку, но, получив от аптекаря склянку с ядом, вспоминает, что бессмертен, и "потолок отверзается сам" - он поднимается на небо. Там он скидывает "на тучу / вещей / и тела усталого / кладь". Поначалу он разочарован. Он понимает, что "неодолимый враг" живет и в нем самом, и жалуется, что нет ему "ни угла ни одного, / ни чаю, / ни к чаю газет".

Но он привыкает, небесная жизнь оказывается отражением земной, здесь существование тоже с утра и до вечера подчинено строгому режиму. Кто чинит тучи, кто "жар надбавляет солнцу в печи". Но что делать ему, поэту, он ведь "для сердца, / а где у бестелесных сердца?!"/ Когда он предлагает развалиться "по облаку / телом", чтобы всех созерцать, ему отвечают, что это невозможно - и в небе нет места для поэта.

"Кузни времен вздыхают меха", года похожи друг на друга, в конце концов в груди у Маяковского снова начинает стучать сердце, и он хочет вернуться на землю. Может быть, теперь там все по-новому, спустя "i, 2, 4, 8, 16, тысячи, миллионы? лет? Но, сваливаясь с неба, как "красильщик с крыши", он быстро обнаруживает, что все осталось по-прежнему, люди заняты прежними делами, "тот же лысый / невидимый водит, / главный танцмейстер земного канкана то "в виде идеи, / то чёрта вроде, / то богом сияет, за облако канув". У врага воплощений прорва!

Оказавшись у Троицкого моста, Маяковский вспоминает, что когда-то стоял здесь, смотрел вниз на Неву и собирался броситься в воду. Словно во сне, он вдруг видит любимую, чувствует почти "запах кожи, / почти что дыханье, / почти что голос", ожившее сердце шарахается, он опять "земными мученьями узнан": "Да здравствует / - снова, - / мое сумасшествие! - восклицает он, вторя теме сумасшествия в "Облаке в штанах".

Спросив у прохожего об улице Жуковского, он узнает, что эта улица - "Маяковского уже тысячи лет: / он здесь застрелился у двери любимой".

Он осторожно пробирается в дом, узнает квартиру, "все то же, / спальня та ж". Замечает в темноте "голую лысину", стискивает кинжал и идет дальше, снова "в любви и в жалости". Но когда зажигается электричество, он видит, что в квартире живут чужие люди, инженер Николаев с женой. Он бросается вниз по лестнице и находит швейцара. На вопрос "Из сорок второго / куда ее дели?" получает ответ: согласно легенде, она бросилась к нему из окна: "Вот так и валялись / тело на теле". Маяковский прервал земное существование из-за неразделенной любви, теперь он вернулся, но любимой больше нет. Куда ему деваться? На какое небо? К какой звезде? Ответа нет. Все погибнет, говорит он, ибо "тот, / кто жизнью движет, / последний луч / над тьмой планет / из солнц последних выжжет". Сам же он стоит, "огнем обвит, / на несгорающем костре / немыслимой любви" - вариация финальных строк первой части "Облака в штанах": "Крик последний, - / хоть ты / о том, что горю, в столетия выстони!"

Экзистенциальная тематика, пронизывающая с самого начала творчество Маяковского, в поэме "Человек" достигает кульминации: одинокое "я", борющееся с врагом поэзии и любви, имя которому легион: необходимость, мещанство, тривиальность быта - "мой неодолимый враг", Повелитель Всего.

Лев Шестов говорит о "людях трагедии", которые должны постоянно воевать на двух фронтах: - и с "необходимостью", и со своими ближними, которые еще могут приспособляться и поэтому, не ведая, что творят, держат сторону самого страшного врага человечества". Шестов имел в виду Достоевского и Ницше, но определение в равной степени применимо и к Маяковскому с его трагическим мировоззрением. Как явствует из названия, "Человек" повествует не о Маяковском в России, а о Человеке во Вселенной; проблематика общая, экзистенциальная, не частная.

Тем не менее произведение, как и вся поэзия Маяковского, глубоко автобиографично. Если упоминаний о политических событиях в поэме нет, то присутствие Лили ощущается явственно. Намеки на нее многочисленны, от конкретного адреса - даже номера квартиры! - до перечисления произведений Маяковского; в набросках намеки еще очевидней.

Маяковский В.В., Человек.
На голове Маяковского ладонь солнца - священнослужителя мира, отпустителя всех грехов. Земля говорит ему: "Ныне отпущаеши!" Пусть глупые историки, науськанные современниками, пишут, что поэт жил скучной и неинтересной жизнью. Пусть он знает, что так и будет пить свой утренний кофе в Летнем саду. День его сошествия в мир был абсолютно как все, никаких знаков не горело в небе его Вифлеема. Но как же он может не воспевать себя, если чувствует себя сплошной невидалью, а каждое свое движение - необъяснимым чудом? Его драгоценнейший ум может выдумать новое двуногое или трехногое животное. Чтобы он мог превращать зиму в лето, а воду в вино, под шерстью жилета у него бьется необычайнейший комок. С его помощью могут совершать чудеса все люди - прачки, булочники, сапожники. И чтобы увидеть Маяковского, это небывалое чудо двадцатого века, паломники оставляют гроб Господень и древнюю Мекку. Банкиры, вельможи и дожи перестают понимать: зачем они нагребли дорогие деньги, если сердце - это все? Им ненавистен поэт. В руки, которыми он хвалился, они дают ружье; язык его оплеван сплетнями. Он вынужден влачить дневное иго, загнанный в земной загон. На его мозгах "Закон", на сердце цепь - "Религия", к ногам приковано ядро земного шара. Поэт теперь навек заключен в бессмысленную повесть. А посредине золотоворота денег живет Повелитель Всего - неодолимый враг Маяковского. Он одет в франтовские штаны, Его пузо похоже на глобус. Когда кругом гибнут, Он читает роман Локка со счастливым концом, для Него Фидий ваяет из мрамора пышных баб, а Бог - Его проворный повар - готовит мясо фазаново. Его не трогают ни революции, ни смена погонщиков человечьего табуна. К Нему всегда идут толпы людей, к Его руке склоняется самая прекрасная женщина, называя Его волосатые пальцы именами стихов Маяковского. Видя это, Маяковский приходит к аптекарю за лекарством от ревности и тоски. Тот предлагает ему яд, но поэт знает о своем бессмертии. Происходит вознесение Маяковского в небо. Но хваленое небо кажется ему вблизи всего лишь зализанной гладью. На небесной тверди звучит музыка Верди, важно живут ангелы. Постепенно Маяковский вживается в небесный быт, встречает новых пришельцев, среди которых его приятель Абрам Васильевич. Он показывает вновь прибывшим величественную бутафорию миров. Все здесь находится в страшном порядке, в покое, в чине. Но через много веков небесной жизни сердце начинает шуметь в поэте. Возникает тоска, ему мерещится какой-то земной облик. Маяковский сверху вглядывается в землю. Рядом с собою он видит старого отца, который вглядывается в очертания Кавказа. Скука охватывает Маяковского! Показывая мирам номера невероятной скорости, он несется на землю. На земле Маяковского принимают за красильщика, упавшего с крыши. За века, проведенные поэтом на небе, здесь ничего не изменилось. По скату экватора из Чикаг сквозь Тамбовы катятся рубли, утрамбовывая горы, моря, мостовые. Всем руководит тот же враг поэта - то в виде идеи, то похожий на черта, то сияющий Богом за облаком. Маяковский готовится отомстить Ему. Он стоит над Невой, глядя на бессмысленный город, и вдруг видит любимую, которая лучами идет над домом. Только тогда Маяковский начинает узнавать улицы, дома и все свои земные мучения. Он приветствует возвращение своего любовного сумасшествия! От случайного прохожего он узнает, что улица, где живет любимая, теперь называется именем Маяковского, который тысячи лет назад застрелился под ее окном. Поэт смотрит в окно на спящую любимую - такую же юную, как тысячи лет назад. Но тут луна становится лысиной его давнего врага; наступает утро. Та, кого поэт принял за любимую, оказывается чужой женщиной, супругой инженера Николаева. Швейцар рассказывает поэту, что возлюбленная Маяковского, согласно старой легенде, выбросилась на тело поэта из окна. Маяковский стоит на несгорающем костре немыслимой любви и не знает, к какому небу теперь обратиться. Мир под ним затягивает: "Со святыми упокой!"

Литература двадцатых годов богата и разнообразна, и нам повезло получить такое большое наследие. Однако самым неоднозначным самородком в короне русской литературы является Владимир Маяковский. Его произведения будоражат, и по сей день читатели находят между строк все новые и новые послания. Произведение Маяковского «Про это» анализу подвергалось неоднократно и считается самым главным и переломным в его творчестве. Давайте рассмотрим его подробнее.

Маяковский…

Этот человек прожил всего 36 лет и, казалось, что мог бы дожить до глубокой старости и дарить миру новые свои неординарные творения. Но не судьба. Вся суть его произведений находилась в отражении мыслей и чувств поэта, а их было у него в изобилии. Назвать нрав Маяковского пылким и ранимым будет, мягко говоря, скромным решением. Буйство эмоций металось внутри него и выливалось на все вокруг, что бы ни попадалось на пути. Как позже опишут современники, у Владимира Владимировича рождались не столь грандиозные творения, когда в его мироощущении наступал штиль. К слову, такие моменты случались весьма редко.

Эмоции были движущей силой и музой поэта, которую он искал ежедневно. Так было создано лучшее произведение Маяковского "Про это". Автор выглядел старше своих лет из-за строгих черт лица и серьезного его выражения. Фигура Маяковского была статной, хорошо сложенной, и ростом он был около 189 сантиметров. Голос необычайно раскатистый, глубокий, под стать его натуре и внешности. На фоне всего этого рождаются стихи-отражения, эмоциональные, по-мужски массивные и громогласные. Многие стихотворения были позже подвергнуты анализу, но "Про это" Владимира Маяковского больше всего привлекает внимание историков.

Конечно, учитывая все это, сложно представить какие-то романтические и мягкие черты в поэте. Однако самое сильное и прекрасное чувство в поэме «Про это» Маяковский выразил впервые так емко и открыто. Мир увидел стихи не в виде привычных четверостиший, а в необычной форме «лесенки». Они походили на лозунг и в каждом слове призывали читателя. Владимиру Владимировичу понравился этот вариант и последующие свои произведения он творил в уникальной манере. А писал он свою поэму, воспевая единственную на всю жизнь любовь и музу.

… и Лилия Брик

Это женщина, о которой все говорили разное, но говорили всегда. Она не могла не оставить впечатления, многие мужчины теряли голову после знакомства с ней. Однако самой главной ее любовью, как призналась Лилия Юрьевна, был не Маяковский, а первый муж

Они познакомились еще в юности, и на протяжении семи лет он мягко и по-дружески завоевывал ее расположение. В 1912 году состоялась их свадьба, Лиле тогда был 21 год. Уже в 1915-м судьба впервые свела ее с Владимиром Маяковским, и до самой его смерти она присутствовала в его жизни и была единственной главной любовью, которая вдохновляла поэта. Он посвятил ей практически все свои произведения, где главным является у Маяковского «Про это», краткий анализ которого будет изложен далее.

Обо всем, но про нее

Поэма «Про это» была написана за два месяца, с 28 декабря 1922 года по 28 февраля 1923-го. Связано это с просьбой Лилии Брик поставить паузу в отношениях и жить в разных местах пару месяцев. Для Маяковского это были тяжелые два месяца, в течение которых он и решил записать свои чувства в поэме. Действительно, за этот период он ни разу не позвонил своей возлюбленной, хотя и передавал ей цветы, птиц и прочие знаки внимания.

Анализ «Про это» Маяковского хочется начать с общей картины. Читателя ждет путешествие по судьбе автора, где он встречает родных, любимую, общество и самого себя рядом с милой сердцу рекой Невой. Он мчит по Москве, он ищет истину. Здесь есть прошлое, будущее, настоящее, кажется, что Маяковский составил тезисное описание того, что он чувствует, что его волнует. Однако причиной таких волнений является Лиля.

Чувства переполняют каждое слово, и, подводя итог, читатель увидит, как тесно Владимиру Маяковскому в этой поэме, как мало места и как много непонимания. У произведений есть начало, конец, границы листа и точки, но для самого автора это условности, за которые он призывает выйти. Так он призывает и свою любовь.

Часть 1. Терзание

Маяковский рисует в воображении читателя некую тему, загадочную и всем известную. Великую и обезоруживающую. Она терзает и все равно манит. Имя темы раскрывается в последней строчке лишь в качестве рифмы. Читатель сам догадывается, что главным словом выступает любовь. Здесь очевидна свойственная поэту эмоциональная выдержка каждой строчки. Он сам в напряжении от своих чувств и заставляет других испытывать напряжение во время чтения. Сложноподъемные речевые обороты и сравнения подчеркивают важность, сложность чувств. Любовь действительно не простая штука, а в разлуке с Лилией Маяковский ощутил это в полной мере.

Часть 2. Признание

Согласно ранним анализам стихотворения «Про это» Маяковского, здесь было не просто описание действительности и лиц, а гротескное представление публике своей души. А в ней жило многое.

Признание в любви своей Лиле было подробно раскрыто через сцену в квартире - тюрьме, где поэт заперся от внешнего мира. Ему трудно давалась разлука, и в мечтах он, конечно, надеялся хотя бы на телефонный звонок. Маяковский превознес его неоправданно высоко. Разговор с Лилей был бы для него спасением, утолением этой душевной жажды. Поэт сравнивает свои переживания с землетрясением, которое замечают даже на улице, а сам он, словно медведь, уплывающий на льдине, одинокий и беспомощный.

Так Владимир Владимирович признается в своей слабости перед любовью, в своей невольности и страхе быть не услышанным. Сравнение с медведем современники называют аналогией с Трикстером - полубожеством и получеловеком с двойственной противоречивой натурой.

Часть 3. На расстоянии телефона

В действительности за время написания поэмы Маяковский не общался с Лилией ни лично, ни по телефону. Расстояние между парой было вполне досягаемым, а со звонком сократилось бы в тысячи раз. Однако общение не состоялось, и поэт стал ощущать пропасть размером с целую вселенную. В некоторых строчках стиха «Про это» Маяковский обозрит некую сцену с товарищами. Привычная для того времени ситуация, когда молодые люди собрались вместе отдохнуть, потанцевать и весело провести время. Поэт конкретизирует свое отрешение. Описывает, что боится встретить «ее». Но и «она» же может спасти автора от гибели. Владимир Владимирович резко берет себя в руки уже через несколько строк. Он размышляет о своей доле и сам себе говорит, что раз выстоял 7 лет, то и еще 200 может, не ожидая спасения.

Продолжим анализ. "Про это" Маяковского в начальной части объясняет, что речь идет о периоде с момента знакомства с Лилией Брик. Это были мучительные для мужчины годы, но для поэта время было богато вдохновляющими порывами. Поэтому, понимая свою зависимость, он готов стоять и 200 лет, ожидая свою любимую.

Часть 4. Бег

Противоречивый герой поэмы начинает бежать. Он видит человека на мосту, которому угрожает опасность. И без анализа очевидно, что это сам Маяковский, только несколькими годами ранее. Отсылка к прошлому, которое, видимо, было желание изменить. Далее на пути встречаются родные, которые также не слышат мольбы о спасении «двойника на мосту». Владимир Маяковский убеждается в примитивной любви своих близких и оставляет их. Поэма "Про это" Маяковского, анализ которой мы делаем, в данной части показала специалистам, что гротескная манера перетекает с одних образов на другие и пронизывает всю произведение. Но, таким образом, становится очевидно, что автор хочет показать свою возвышенную, не похожую на другие, любовь.

Часть 5. Страх

Путешествие подходит к концу, и время, кажется, перестало гнаться вслед за потоком мыслей поэта. Он оказывается на вершине горы, откуда видит людей, стоявших внизу. Они не понимают чистоты помыслов, да и то, что пишет он не ради денег. Толпа, будто лошади в шпорах, не видит ничего кругом, кроме рутины и быта. За это стреляют в автора из разного оружия. Страшно оказаться непонятым, страшно стать врагом.

Маяковскому присуще чувство нарциссизма, хотя он этого не признавал и не показывал. При анализе этого отрывка бросается в глаза возвышение автора над толпой. Отдаленно он напоминает Иисуса, которого распяли за его искреннее желание помогать людям и просвещать их, научить делать выводы и проводить анализ. Стих "Про это" Маяковский написал, тем не менее, подчеркивая свой атеизм и коммунизм.

Вера

Вроде бы и сгинул герой поэмы под пулями, но Маяковский продолжает рассуждать уже после всех событий своеобразным эпилогом. У души поэта остается искренняя надежда на будущие поколения: они смогут и захотят воскресить его и Лилю, чтобы они «наверстали недолюбленное». Он верит, что в будущем застанет настоящую любовь без границ и рамок, где вся Вселенная и есть масштаб любви.

И снова очевидный почерк - гротеск и футуризм - демонстрирует поэма "Про это" Владимира Маяковского. Анализ позволяет понять: поэт решился помечтать в конце и представить, что в будущем его и любимую воскресят для жизни в лучшем мире. Но почему не через год-два или не сразу? Владимир Владимирович предположил, что опередил свое время, и в будущем его единомышленников станет больше, а жизнь будет спокойнее. Чувства можно будет не прятать, забыть про шаблоны и с присущим Маяковскому напором ворваться с масштабом, с шумом и безграничной любовью к своей единственной Лиле.

Анализ поэмы Маяковского «Про это» стоит закончить строчками из данного произведения:

"Нынче недолюбленное

наверстаем

звездностью бесчисленных ночей.

Воскреси

хотя б за то,

ждал тебя,

откинул будничную чушь!

Воскреси меня

хотя б за это!

Воскреси -

свое дожить хочу!"

Я в плену. Нет мне выкупа!

В стихах и поэмах, написанных в 1916 и 1917 годах, поэт вновь демонстративно пренебрегает обыденностью, противопоставляя заурядности жизни величественные гиперболы воображения. Он по-прежнему мучительно одинок в мире наживы и чистогана. Нельзя не заметить, однако, существенных сдвигов в его художественной системе.

Его лирика становится строже, сдержанней в выражениях. Ярость переходит в контролируемый гнев, страстная патетика дополняется мягкой иронией, обличительные тирады все чаще переходят в насмешку над «сытыми».

Появляются реалистические мотивировки романтического протеста.

В стихотворении «Надоело» лирический герой появляется перед читателем без всякого эпатирующего грима. Его тянет к людям, «в кинематографы, в трактиры, в кафе». (Данный материал поможет грамотно написать и по теме 1909 – 1917 Стихи Маяковского. Часть 3.. Краткое содержание не дает понять весь смысл произведения, поэтому этот материал будет полезен для глубокого осмысления творчества писателей и поэтов, а так же их романов, повестей, рассказов, пьес, стихотворений. ) И только безуспешность поисков вынуждает героя снова облачиться в. привычную маску космического страдальца:

Брошусь на землю, камня корою

В кровь лицо изотру, слезами асфальт омывая. Истомившимися по ласке губами тысячью поцелуев покрою умную морду трамвая...

Изменения в тональности поэзии отразили изменение взгляда на мир, усиление демократических и социалистических тенденций в его творчестве. К этому периоду относится сближение с А. М. Горьким. Писатель привлек Маяковского к сотрудничеству в журнале «Летопись», адресованном широкому читателю, он поддержал социальный пафос его лирики, стремление поэта видеть в своем «я» символ народной массы, «до дна поднятой и взволнованной войной». Горький подчеркнул, что Маяковский, «поднимая вопросы общественной совести, социальной ответственности, несет в себе ярко. выраженное русское национальное начало».

Важнейшими произведениями предреволюционных лет стали поэмы «Война и мир» и «Человек». Первая представляет собой страстный протест против развязанной капиталистами войны. Маяковский обратился здесь к новому жанру - картины кровавых сражений, сцены и эпизоды военной хроники, кадры из истории, фантастические видения будущего придают поэме эпическое звучание. Правда, эпос этот далеко не бесстрастен, он растворен в лирической стихии и наполнен резкими, оценочными характеристиками. «Дымящееся мира месиво» проступает в подчеркнуто натуралистических деталях, леденящих зарисовках, ошеломляющих подробностях:

В гниющем вагоне на сорок человек - четыре ноги.

Безумию империалистической войны противопоставлен живой человеческий голос. Лирический монолог, скрепляющий разнородные кадры, сцены, образные иллюстрации в монолитное целое, интонационно богат и разнообразен. Пафос переходит в сарказм, призывные кличи сменяются просительными обращениями, твердая убежденность соседствует с робкой надеждой. И все это обращено к разуму, порядочности, гуманности человека.

«Я» Маяковского олицетворяет в поэме гипертрофированную человеческую совесть, взволнованную ужасами войны и огромной моральной ответственностью, которая ложится на каждого жителя земли. «Каюсь: я один виноват в растущем хрусте ломаемых жизней!» - восклицает поэт.

В поэме «Война и мир» во многом обнаруживаются и сила и слабость романтической позиции Маяковского. Мужественный и твердый в отрицании, лирический герой практически беспомощен в утверждении, он судит мир, но не может его изменить. Трагической реальности братоубийственной бойни противопоставлена лишь вера поэта в грядущие перемены, его непреклонная убежденность:

Свободный, ору о ком я, человек - придет он, верьте мне, верьте!

Поэма «Человек» стала своеобразным итогом художественных поисков дореволюционного Маяковского. И не только Маяковского, она завершила одну из романтических тенденций предреволюционной литературы. Предчувствие больших исторических перемен приводило многих художников к грандиозной образности, к символам и аллегориям, выражающим самую общую, философскую сторону бытия. Многие писатели использовали образ Человека - не конкретного, индивидуальною Ивана, Петра, Михаила, а Человека - с большой буквы», символ всего человечества.

В 1903 году А. М. Горький выступил с лирико-философской поэмой «Человек». Е« напряженная патетика и романтическая приподнятость не всеми были приняты. В. Брюсов, например, охарактеризовал ее как «ряд довольно банальных и крикливо-риторических восторгов перед могуществом человека». Но прошло неоколько лет, и суровый критик написал стихотворение «Хвала человеку», выдержанное в той же «риторической» тональности:

Молодой моряк вселенной, Мира древний дровосек, Неуклонный, неизменный Будь прославлен, Человек!..

Стремясь поведать об общем смысле человеческого бытия, Маяковский в поэме «Человек» сделал структурной основой поэмы евангельскую легенду о рождении, жизни, смерти и воскрешении Христа, заменив мифического религиозного героя реальным Человеком.

«Рождество Маяковского», «Жизнь Маяковского», «Страсти Маяковского», «Вознесение Маяковского», «Маяковский в небе», «Возвращение Маяковского», «Маяковский векам» - так полемически житийно обозначает поэт разделы своей поэмы. Однако религиозная атрибутика здесь очень условна, и «господин бог» удостаивается лишь снисходительных усмешек.

У Человека - Маяковского другой «неодолимый враг» - Повелитель всего, главный в «логове банкиров, вельмож и дожей», Этот образ персонифицирует власть денег и денежных отношений, всю систему угнетения человека в буржуазном обществе. Всемогущий Человек - чудо из чудес, титан и исполин - оказывается опутанным тенетами законов, обычаев, условностей, религиозных и нравственных предрассудков:

Я в" плену.

Нет мне выкупа!

Оковала земля окаянная.

Я бы всех в любви моей выкупал,

Да в дома обнесен океан ее!

Некоторые считают, что поэма «Человек» пессимистична, и подкрепляют это мнение изложением фабулы: после возвращения на землю через многие тысячелетия герой снова обнаруживает власть «рублей», господство «главного танцмейстера земного канкана». Круг замкнулся, выхода нет...

Однако нельзя видеть в поэтическом вымысле только социальную аллегорию и условный сюжет воспринимать как исторический прогноз. Мир, созданный романтическим воображением, конечно, соотносится с реальным, но не по правилам подобия. В произведении искусства часто возникает своя логика, повинуясь которой художник создает коллизии и ситуации, отличные от обыденных.

В поэме Маяковского сталкиваются не только Человек и Капитал, но также Великое Чудо любви («Я сердце флагом поднял. Небывалое чудо двадцатого века!») с прозой обыденщины. Этот романтический конфликт, конечно, не мог получить реалистического разрешения. Финал поэмы - утверждение «несгорающего костра немыслимой любви» и вознесение в надзвездную ширь - выдержан в традиционном для раннего Маяковского духе.

Вместе с тем общая интонация лирического повествования в «Человеке» гораздо светлее, мажорнее. Здесь немало шуток, веселых выдумок, озорной игры воображения и легкой самоиронии. Чувствуется, что рамки условного сюжета уже стесняют поэта, он вырос из ярких романтических одежд.

Уже в предреволюционной лирике начинают звучать публицистические нотки, появляются прямые отклики на политические события («Сказка о красной шапочке», «Интернациональная басня»), агитационное обращение к солдатам («К ответу!») и даже... хроника! Такое необычное жанровое обозначение дал Маяковский стихотворению «Революция» - своего рода поэтическому репортажу о свержении самодержавия в феврале 1917 года.

«Днесь небывалой сбывается былью социалистов великая ересь!» - торжественно заявил поэт, завершая стихотворение. Может показаться, что он поспешил - Февральская революция еще не имела социалистического характера. Однако поэтическое «днесь» (древнерусская форма слова «сегодня» - «день сей») нельзя толковать буквально.

Под стихотворением о" событиях 26 и 27 февраля Маяковский поставил далеко не «хроникальную» дату - 17 апреля. Он редко прибегал к указанию времени и места создания произведения, поэтому запись «17 апреля 1917 года, Петроград» нужно рассматривать как важное указание. «Сей день» оказывается протяженным.

Незадолго до Октября 1917 года Маяковский написал:

Ешь ананасы, рябчиков жуй,

День твой последний приходит, буржуй.

Этим двустишием он гордился, называя «любимейшим стихом»: газеты первых послеоктябрьских дней писали, что его распевали матросы, штурмовавшие Зимний дворец. Стихи породнились с массами, слово поэта приняло участие в великом деле - Октябрьской социалистической революции.

Союз художника и народа, революционных масс и пламенного поэтического трибуна, возникший уже в ходе боев с Временным правительством, будет крепнуть год от года. Революция помогла Маяковскому в полную меру раскрыть поэтическую одаренность, слово поэта прославило и запечатлело в веках величие и красоту революционного подвига народа.

М. И. Калинин назвал поэтическую деятельность Маяковского «великолепным образцом» служения советскому народу: «Он считал себя бойцом революции и был таковым по существу своего творчества. Он стремился слить с революционным народом не только содержание, но и форму своих произведений, так что будущие историки наверняка скажут, что его произведения принадлежат великой эпохе ломки человеческих отношений».

«Про это» — одно из наиболее сложных произведений В.Маяковского, оно является «самым литературным, самым цитатным из всех его творений».

Поэма полна аллюзий и реминисценций, отсылающих как к ранним произведениям самого Маяковского, так и к произведениям Достоевского, Блока, Лермонтова, Гейне, Гёте и др. Воплощённые в ней мотивы находят продолжение в более позднем творчестве поэта в обновлённом, временами пародийном качестве («Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви», «Письмо Татьяне Яковлевой», пьесы «Клоп», «Баня»).

Отзывы критиков о поэме были неоднозначны: от восторженных до разгромных. Даже некоторые друзья и соратники поэта не поняли её. Всё дело в том, что «Про это» вступала в противоречие с теориями производственного искусства, литературы факта, пропагандируемыми группой ЛЕФ, к которой принадлежал Маяковский.

Лейтмотивом первой главы поэмы Маяковского «Про это» послужили строки из произведения Оскара Уайльда «Баллада Рэдингской тюрьмы»:

«Но убивают все любимых, —
Пусть знают все о том, —
Один убьет жестоким взглядом,
Другой — обманным сном,

Трусливый — лживым поцелуем,
И тот, кто смел, — мечом!
(Перевод К.Бальмонта)

Маяковский считает себя виноватым в охлаждении чувств («амортизация сердца и души»), подобно солдату из баллады Оскара Уайльда. Поэт «приговаривает» себя к добровольному двухмесячному домашнему «заточению», во время которого ищет пути выхода из кризиса и пишет «Про это». Конечно, его «заточение» нельзя понимать буквально. Это были творчески насыщенные два месяца.

Одновременно с поэмой «Про это» Маяковский работал над серией политических памфлетов, «героями» которых стали виднейшие политики западного мира. Он активно печатается в газетах. В этот период выходят его книги «13 лет работы» и «Лирика» с типографским посвящением «Лиле». И самое главное: 1923 год — начало издания журнала «ЛЕФ», органа к тому времени оформившегося Левого фронта искусств, главным редактором которого становится Маяковский. 17 января 1923 года состоял ось первое заседание редколлегии в комнате Маяковского, в Лубянском проезде. И всё же в первой главе поэмы он заявляет:

При чём тюрьма?
Рождество.
Кутерьма.

Без решёток окошки домика!
Это вас не касается.
Говорю — тюрьма.

в тюрьме находилась его душа, лишённая возможности видеть любимую: «Без тебя (не без тебя «в отъезде», а внутренне без тебя) я прекращаюсь», Так может быть человек необычайно одинок в толпе людей. Связь с внешним миром, миром его возлюбленной, осуществлялась посредством записочек, «записочной ряби» и телефона (телефонного кабеля):

Кабель
тонюсенький —
ну, просто нитка!
И всё
вот на этой вот держится ниточке.

Через несколько десятилетий другой русский поэт В.С.высоцкий в стихотворении «Ноль семь» так же пытался докричаться до любимой сквозь ночь, которая для него «вне закона». Он готов ждать сколько угодно и «согласен начинать каждый вечер с нуля»:

Телефон для меня — как икона,
Телефонная книга — триптих,
Стала телефонистка мадонной,
Расстоянье на миг сократив.

в автобиографии Маяковский говорит:

«Написал: «Про это». По личным мотивам об общем быте».

«Личные мотивы» вылились В драму любви. В поэме она достигает своего пика, уже никакие обычные слова, образы не способны передать её накала, только метафора и гипербола. Такова фантастическая картина «землетрясенья» у почтамта на Мясницкой, где проходит телефонная сеть, размедвеживанье поэта, дуэль. Но в поэтическом преломлении слышится отголосок того, что есть в письмах: герой поэмы винит себя и осуждает затхлый, «из древней древности» осевший в себе пережиток, тот самый быт, о котором напоминает скребущейся ревности … чудище».

Истинная любовь у Маяковского всегда противостоит опасности опошления этого чувства мещанскими проявлениями. Призыв, прозвучавший в трагедии «Владимир Маяковский» (1913): «Бросьте квартиры! .. », переходит из произведения в произведение, разворачиваясь единым метатекстом, в котором сила быта осмыслена как сила демоническая, способная убивать в мире любовь — «сердце всего».

Сюжет о лирическом герое, борющемся с косной силой мещанства и быта, которые похищают у него возлюбленную («Тряпок нашей ей, / робкие крылья в шелках зажирели б») и, шире, мешают воплотиться на земле гармонии и полноте жизни, лежит в основе лирических поэм Маяковского. Разрешение этого конфликта, который осмыслен Маяковским как постоянный, вечный, оказывается возможным только в будущем (осуществлённой утопии) или в надзвёздном пространстве, где времени нет.

Быт всегда был врагом Маяковского. Возлагая на Революцию большие надежды, он воспринял её прежде всего как «революцию духа». Обнаружив, что этой третьей революции не произошло и Октябрь в этом плане мало что изменил, поэт возобновил атаки на всяческие проявления быта. В стихотворении «О дряни» (1921), к примеру, революции угрожает советский мещанин с портретом Маркса на стене, канарейкой в клетке и греющимся на «Известиях» котёнком.

Ситуация усугублялась введением в 1921 годуновой экономической политики. Бунтарский порыв иссякал, праздник Октября сменяли серые «будни». Жизнь уходила от геройской романтики революции, входила в свою наезженную колею, от мессианского захлёба и космических замыслов возвращалась к норме, к обустройству обыденного существования, к простым, повседневным делам и заботам.

Наряду с быстрым восстановлением экономики после хаоса военного коммунизма НЭП породил новое мещанство, которое в своей беспечности и вульгарности часто превосходило мещанство дореволюционное. Николай Асеев в статье «Работа Маяковского над поэмой «Про это» так выразил дух времени: « … волны НЭПа уже перекатывались через палубу революционного корабля. < … > Держаться на его палубе было очень нелегко; нужно было сжать зубы и вцепиться в поручни, чтобы не быть смытым в море обывательщины и мещанства.

Немало людей с революционным прошлым очутились за его бортом. Немало жизней сломалось, не осилив напряжённости противоречий. Это отразилось в произведениях поэтов «Кузницы», Эдуарда Багрицкого («От черного хлеба и верной жены / Мы бледною немочью заражены … «). В рассказе «Гадюка» об этом пишет Ал.Толстой. Это центральная тема многих поэм Н.Асеева («Лирическое отступление; «Свердловская буря», стихи «в те дни, как мы были молоды … «)

Любимая поэта как раз и принадлежит к мещанскому миру, который поэт ненавидит и с проявлениями которого в себе пытается бороться. Среди множества голосов «воронов — гостей» он различает и «ея невыносимый голос». «Имя любимое оберегая», он отделяет любимую от них, уговаривает бежать с ним к «человеку на мосту», надеясь, что ещё не поздно его «спасти» — всё лишено смысла. К «гостям-воронам» «она» оказывается ближе, чем к нему. Если вглядеться в сцену «расстрела» поэта, завершившего свой фантастический полёт на площадке колокольни Ивана Великого, то и там «она» пассивно присутствует, в своей отрешённости даже не пытаясь прийти на помощь поэту, Маяковский включил в поэму реалии собственного быта и быта близких ему людей.

На страницах поэмы перемешались реальные лица (Л.Брик, сам Маяковский, его родные, домработница Аннушка, сосед Бальшин, «чтецы-почитатели» и др.) И вымышленные персонажи (мистический человек-медведь, «человек из-за семи лет», мальчик Христос- комсомолец). Многие темы и образы поэмы актуальны и в наши дни. У Евгения Шварца в пьесе-сказке «Обыкновенное чудо» появляетcя юноша-медведь, сила любви которого способна изменить мир, сотворив чудо. В поэзии В.Высоцкого присутствует мотив предопределённости судьбы, краткости жизни, выраженный Маяковским: «Я своё земное не дожил, / на земле своё недолюбил … » (У Высоцкого: «И дожить не успел, мне допеть не успеть — в песне «Прерванный полёт» тревожная мысль о незавершённости, несовершенстве своей жизни доведена Высоцким до безысходного отчаяния:

и ту, которая одна,
Не долюбил, не долюбил!

Поэма «Про это» сюжетно связана с поэмой Маяковского «Человек» (1917), о чём заявлено уже в эпиграфе. Так в поэму вводится традиционный для русской литературы образ двойника. У Маяковского он принимает разные обличья — то медведя, огромного, но беззащитного в любви и обречённого на неё, то «человека из-за семи лет» (лирического героя поэмы «Человек»), то мальчика-самоубийцы, то самого Маяковского.

И всё это кружится, бешено несётся в карнавале рождественской ночи, напоминая гоголевскую «Ночь перед Рождеством». Мелькают лица, маски, глядят мёртвыми окнами пошлые «мирки домков», а в них «неживые люди», словно фигурки из тира. Границы пространства и времени раздвигаются. Лирический герой стремительно перемещается из своей комнаты по просторам Вселенной: плывёт на льдине-подушке по Неве, встречая на мосту себя самого, оказывается на берегах Сены, взбирается на колокольню Ивана Великого, обернувшуюся «льдистым Машуком».

Рассказ о тщетности поисков людей, готовых пойти вместе с героем спасать Человека от безлюбовного существования, заканчивается сценой убийства поэта дуэлянтом-обществом, в котором кишат не только «Пинкертоны», но и «любимых друзей человечьи ленты».

Жаждущих дуэли много, в лицо поэта бросают не перчатку, а «магазины перчаточные», он получает сотни оскорблений «в мочалку щёку истрепали пощёчинами»). В них нет сострадания, жалости, человеческих чувств. Они глухи к мольбе поэта:

Я вам не мешаю.
К чему оскорбленья!
Я только стих,
Я только душа.

Лишь небо, которое «по-прежнему лирикой звездится», принимает героя. Рядом с Большой Медведицей, вечной спутницей творчества поэта, он свободно несётся по Вселенной «медведьинским братом», горланя «стихи мирозданию в шум».

Образ звёздного неба ассоциируется у Маяковского с внутренней свободой, освобождением от неких сковывающих ограничений и условностей (чведь если звёзды зажигают … »). Всё, что «ушедшим рабьим вбито», остаётся на земле. А там, на небе, поэт видит, как «солнце блестит горы», «дни улыбаются с пристани».

Так просветлённо начинается и последняя глава поэмы «Прошение на имя … ». В ней отразилась давно волновавшая Маяковского тема воскрешения человека после смерти, присутствовавшая и в поэме «Человек».

Поэт вдохновлялся идеями «Философии общего дела» Н.Ф.Фёдорова и теорией относительности Эйнштейна, о чём сообщает в статье «О поколении, растратившем своих поэтов» Роман Якобсон. Он приводит слова Маяковского: «А я совершенно убеждён, что смерти не будет. Будут воскрешать мёртвых. Я найду физика, который мне по пунктам растолкует книгу Эйнштейна. Ведь не может быть, чтоб я так и не понял. Я этому физику академический паёк платить буду».

Ощущая невозможность победы над бытом в настоящем «Всё так и стоит столетья, / как было. / Не бьют — / и не тронулась быта кобыла»), в последней главе поэмы лирический герой обращается к учёному «большелобому тихому химику» из ххх века.

Осознавая, что «краснофлагий строй» не предложил ничего лучшего по сравнению с дореволюционной жизнью, что сила, управлявшая бытом и любовью раньше, торжествует и теперь, поэт приходит к видению идеала любви в будущем, при полном слиянии личного счастья со счастьем всего человечества. Так в поэме воплощается мечта Маяковского о «мастерской человечьих воскрешений».

Тема будущего как мира идеальных человеческих отношений, мира максимальной наполненности жизни, проживания с полной отдачей, «всей сердечной мерою», выражения подлинно человеческого в человеке — стержневая в творчестве Маяковского».

Но за светлым, оптимистическим тоном эпилога невозможно не заметить пробивающуюся мелодию грусти. Может быть, это вызвано отсутствием уверенности у героя, что воскресят именно его (по Фёдорову, воскрешаются все поколения), хотя он и желает этого всем сердцем.

Маяковский вот …
Поищем ярче лица —
недостаточно поэт красив.
И тут же прорывается его страстный крик,
практически мольба:
— Не листай страницы!
Воскреси!
< … >
Воскреси
хотя б за то,
что я
поэтом
ждал тебя,
откинул будничную чушь!
Воскреси меня
хотя б за это!
Воскреси —
своё дожить хочу!

Он согласен на любую работу в этой новой жизни, даже на роль шута «Я шарадами гипербол, / аллегорий / буду развлекать, / стихами балагуря»). О сомнении, какой-то неуверенности говорит и используемая поэтом лексика:

Может,
может быть,
когда-нибудь
дорожкой зоологических аллей
и она-
она зверей любила —
тоже вступит в сад …

Она красивая —
её, наверно, воскресят.

Чаяние собственного воскрешения расширяется до желания воскрешения любимой. Появляется антитеза трагического («Я своё, земное, не дожил, / на земле / своё недолюбил») и жизнеутверждающего («Нынче недолюбленное / наверстаем / звёздностью бесчисленных ночей»). Однако своего воссоединения, встречи с любимой в будущем поэт не показывает, продолжая тему «невстречи», затронутую в «Человеке» и родственную лермонтовскому стихотворению «Они любили друг друга так долго и нежно …»: и смерть пришла: наступило за гробом свиданье … Но в мире новом друг друга они не узнали.

Возможно, эта печаль, проступающая сквозь строки, объясняется предчувствием Маяковского, что «смертельной любви поединок» закончится его поражением не теперь, так позже. «Личные мотивы» не сложились в симфонию любви и счастья, совместная поездка в Петроград по завершении поэмы 28 февраля 1923 года, а затем за границу лишь немного отдалила неизбежность финала. Но поэма завершается мощным жизнеутверждающим итогом. В последней главе «Любовь» герой предстаёт очищенным, окрылённым надеждой.

Появляется тот идеал жизни, тот идеал любви, который Маяковский так долго и безуспешно искал в современности. Это одновременно и отрицание, и утверждение, это явь и мечта:
Чтоб жить
не в жертву дома дырам.
Чтоб мог
в родне
отныне
стать
отец
по крайней мере миром,
землёй по крайней мере — мать.